Научный сотрудник музея Александр Григорьевич, пятидесятилетний петербуржец, известный рассказами о родном городе, в которых самым неожиданным образом переплетались судьбы выдающихся личностей и вымышленных героев, считал себя счастливым человеком.
В его блестящих тёмных глазах и улыбке, немного стеснительной, были приветливость и сочувствие людям, которым не так интересно жить, как ему.
Литературный дар мог бы принести Александру Григорьевичу более широкое признание, если бы предпринимал он для этого, хоть, какие-то усилия, но сочинитель полагался на время и удачу, ибо более всего дорожил покоем и внутренней гармонией.
Опера – страсть историка откликалась в его душе то арией герцога из «Риголетто» в исполнении Лучано Паваротти, то каватиной Фигаро Хворостовского. Молитву "Ave Maria" Шуберта возносил к небу Марио Ланца.
Иногдамузыку сменяли стихи.
По Летнему саду рядом с ним брела Ахматова:
«Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград …».
Спускался по гранитным ступеням к Неве он вместе с Мандельштамом:
«Мне холодно. Прозрачная весна
В зеленый пух Петрополь одевает,
Но, как медуза, невская волна
Мне отвращенье легкое внушает...».
К воспоминаниям о древней Италии присоединялся Блок:
«Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках».
Жил Александр Григорьевич возле глади воды и это добавляло очарования окружающему миру.
Иногда, порывы западного ветра пригоняли к дому туманы и дожди, поднимали волны. Если шторм утихал, мужчина вглядывался в серо-голубую даль, парусные яхты скользили по воде, а зимой маячили на белом льду чёрные фигуры рыбаков.
- «Ни страны, ни погоста, - повторял учёный вслед за Бродским, -
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать».
Этот остров, малую родину Александра Григорьевича, петербуржцы прозвали «Васькой».
Работал он с удовольствием. На размер жалования не роптал, «доставал» деньги всевозможными способами: насвистывая любимые композиции, готовил статьи к печати, читал лекции в университете, проводил интереснейшие экскурсии по городу для особых персон из Москвы и прочих именитых гостей.
Был убеждён, что благополучие человека кроется в нём самом, а всяческие помехи этому называл «посторонним звуком».
Усомниться в собственном счастье ему пришлось, когда раздался шум техники за окном. Машины и люди в робах и касках разгромили тишину, насыпали или намыли песок, выстроили высокие дома, «подарив» Питеру нелепую улицу, углубившуюся в море. С тех пор, именно, её наблюдал мужчина из своей квартиры, да ещё платную автомагистраль с несущимися автомобилями, проложенную вдоль берега.
Чайки улетели, яхт не стало видно, исчезли стаи перелётных птиц, рыба, не выдержав грубого вмешательства в свою тихую жизнь, покинула родные воды, хилые деревца, «внедрённые» в песок, не приживались. Обещанные «Морские ворота» Питера больше смахивали на арабские города, возведённые на искусственной земле, или на американские мегаполисы.
Для Александра Григорьевича такая метаморфоза показалась не просто «посторонним звуком», а раскатом грома.
Потом случилась ещё неприятность: его милая жена, нежная хрупкая женщина, получила травму на автобусной остановке.
Они возвращались домой с премьеры оперы. После открытия нового концертного зала и второй сцены «Мариинки», толпа зрителей вокруг театра по вечерам стала обычным явлением.
Кто-то случайно толкнул супругу Александра Григорьевича, потом не удержал равновесия высокий красивый старик, кажется, итальянец, и грохнулся ей на плечо, послышался хруст. Лечение заняло несколько месяцев.
Городские власти приняли решение построить метро на Театральной площади. В связи с этим был «воздвигнут» высоченный забор, он отнял у гостей театра площадку, где они оставляли свои авто и значительно уменьшил возможности проезда.
С той поры прошло десять лет, станцию так и не открыли, заборы застыли на площади. Наш герой и его супруга возвращаются на «Ваську» пешком по набережной Крюкова канала, минуя Поцелуев и Благовещенский мосты. Прогулка, длящаяся около часа, выглядит приятной летом, в иной сезон холод, темнота, «ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь» и здание консерватории на той же Театральной, много лет окружённое строительными лесами, задрапированными сеткой, вызывают озноб, «посторонние звуки» диссонансом проникают в музыку, которой наполнены супруги.
И не только в музыку, но и в авторские экскурсии Александра Григорьевича.
Недавно он принимал «лицо», знакомое каждому россиянину. Столичный гость, известный артист, художественный руководитель театра, привёз студентов театрального ВУЗа. Курс готовил представление о поэтах Серебряного века. Мэтр решил при помощи Александра Григорьевича «окунуть» учащихся в творческую атмосферу Питера столетней давности.
Они встретились в искрящийся день конца мая: столичный гость, импозантный, в элегантной одежде, притягивающий к себе взгляды прохожих, и скромный петербуржец с добрыми глазами в потёртых джинсах и пиджаке, накинутом на футболку. Их обступили ребята.
- Здравствуйте, здравствуйте, дорогой, не забыл Ваших рассказов, признаюсь, один добавил в сцена-а-арий, - артист любил протягивать гласные буквы, тогда сказанное казалось особенно значимым, - искусства не существует без компиляции. Вы не обижаетесь?
Наверное, такой поступок нельзя было бы назвать приличным, если бы не входил этот человек в когорту избранных, которым позволено в профессии всё.
- Здравствуйте, для меня это большая честь, - скромно ответил гид и открыл перед гостями дверцу микроавтобуса, который арендовал для подобных случаев.
Автомобиль двинулся по Невскому проспекту.
- Прекрасный европейский город, особенно он хорош весной, - выдохнул актёр восхищённо.
Первая остановка: Стрелка Васильевского острова. Перед экскурсантами круговая панорама: Зимний дворец, Петропавловская крепость, мосты, здания Биржи, Академии наук, Двенадцати коллегий, Кунсткамеры.
Александр Григорьевич попросил слушателей вообразить город столетней давности: паруса на Неве, цокот лошадиных копыт по булыжным мостовым, конные экипажи с колоритными фигурами извозчиков, конку.
Рассказал, как жизнь величайшего из поэтов, крупнейшего представителя символизма, автора Прекрасной Дамы и Незнакомки связана с этим местом. Дед Александра Блока был ректором Университета, сам он учился сначала на юридическом, потом на историко-филологическом факультетах, стал зятем Дмитрия Менделеева. В 1905-м году на набережной Макарова был открыт Институт русской литературы, хранилище рукописей русских писателей.
- «Имя Пушкинского Дома
В Академии наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!», – зазвучал Блок в устах гида.
- Можно вопрос? - весело обратился к экскурсоводу вихрастый молодой человек, с красивым лицом.
С первых минут знакомства Александр Григорьевич присматривался к студентам, пытаясь угадать, кому из них, роль какого поэта предложит режиссёр. Относительно мальчика подумал:
«Если добавить серьёзности лицу, он более других похож на Блока».
- Я Вас слушаю.
- Одиннадцать лет назад мы с мамой были в этом месте, Биржа тоже стояла в лесах. Как часто ремонтируют старинные здания в Петербурге?
- Гм, здание Биржи занимает центральное место в архитектурном ансамбле Стрелки Васильевского острова, - гид оттягивал продолжение, - но, видите ли, та самая реконструкция, свидетелем которой Вы были в детстве, продолжается по сей день.
- Помилуй бог! – воскликнул Мастер, - кто же хозяин здания?!
- Передано Эрмитажу для экспонирования материалов, связанных с Русской гвардией и геральдикой….
- Понятно…, - многозначительно хмыкнул режиссёр.
Помещение театра, который он возглавлял, тоже пришлось реконструировать, однако, необходимость проводить спектакли не позволила затягивать работы, даже студенты и актёры принимали участие в ремонте и уборке.
Продолжать рассказ о Блоке Александр Григорьевич намеревался в его квартире, а сначала предложил группе посмотреть дом в Тучковом переулке, где сто лет назад, жили знаменитые супруги: Николай Гумилёв и Анна Ахматова.
- «Всё, пред твоей склоняясь властью,
Всё дам и ничего не скрою
За ослепительное счастье
Хоть иногда побыть с тобою», – заговорил Гумилёв голосом экскурсовода, и Ахматова ответила:
«Я, тихая, веселая, жила
На низком острове, который, словно плот,
Остановился в пышной невской дельте.
...............................................................
Был переулок снежным и недлинным.
И против двери к нам стеной алтарной
Воздвигнут храм святой Екатерины».
Ребята обернулись в сторону церкви. Небольшая пауза.
- Храм св. Екатерины, с внешней стороны пребывает в печальном состоянии, - констатировал Александр Григорьевич.
Разрушающийся храм не интересовал начинающих артистов, они осторожно ступали по брусчатке переулка, примеряя на себя образы тех, кто сделал это место знаменитым, стихи которых, звучат для потомков, будто написаны вчера.
Мэтр и экскурсовод следовали за ними.
- Что за комплекс огорожен забором на противоположной стороне реки? – обернулась к гиду девочка с короткой стрижкой и резкими движениями. Александр Григорьевич не предложил бы ей роль Анны или Марины, скорее Софьи Парнок.
- Территория между Тучковым и Биржевым мостами называется Тучков буян, в начале восемнадцатого века на ней располагались пеньковые склады, потом водочный завод, в двадцатом столетии - химическое предприятие. После его сноса администрация города обещала разбить парк, но, судя по строительным кранам, там возводят дома, - экскурсовод вздохнул, ибо культурная ценность того, что строится, ему была известна, а место это располагалось в центре города.
Следующей остановкой стала Университетская набережная.
- «Это — древний Сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне».
- Смотрите-ка, - хихикнула худенькая высокая девочка в мини юбке, большущих очках, с конским хвостом на затылке.
Группа вышла из автобуса у дворца Меншикова, Первого генерал-губернатора города. Со здания, стоявшего рядом, осыпалась штукатурка, фрагменты лепки лежат на земле, кирпичи приобрели подвижность и грозят выпасть, окна заколочены фанерой, стёкла разбиты.
- Ленинград после блокады, - продолжила гостья северной столицы, по сложению напоминающая Ахматову на портрете Альтмана.
- Здание, как и сам дворец, принадлежало Меншикову, построено оно в стиле петровского барокко и тянется почти, на пол километра. После опалы Александра Даниловича, его занимал Первый Кадетский корпус, с тридцатых годов прошлого века - Военная академия тыла и транспорта.
- Кто же сегодняшний владелец, допустивший такое разрушение? – сочувственно спросил мальчик. В светлых глазах и жёлтых волосах его было что-то есенинское, однако, нежная мягкость молодого человека не соответствовала образу поэта-скандалиста.
«Чтобы перевоплотиться в буйного пропойцу и хулигана ему понадобится большой талант», - мелькнула мысль в голове гида.
- Передано Санкт-Петербургскому государственному университету в 2011-м. С тех пор со стороны фасада не производилось работ, учебное заведение, похоже не имеет средств.
- Бедный, бедный Питер - педагог сочувственно поставил «точку» на обсуждении этого вопроса.
По дороге в квартиру Блока Александр Григорьевич задержал автобус у съезда с Благовещенского моста, чтобы познакомить москвичей с установленным в 2014-м году памятником главного архитектора города петровского времени Доменико Трезини. Потомки признательны ему за Петропавловский собор на Заячьем острове, комплекс Александро-Невской лавры, здание Двенадцати коллегий, Летний дворец Петра I и не только.
Скульптура расположена перед зданием, которое зодчий спроектировал для себя.
- Почему соседний дом скрыт фальшивым фасадом? Его планируют ремонтировать? – вопрос самого высокого мальчика в группе, только этим он и похож на Маяковского.
- «Планируют», почти, двадцать лет, а пока там ночуют бомжи, случались пожары. Здание тоже выполнено по проекту Трезини, немного таких раритетов осталось в Питере. Когда они разрушатся, на их месте возведут стеклянные бизнес-центры, а для потомков останутся лишь популярные точки туристических маршрутов, типа Эрмитажа, Петропавловки, Медного всадника, да стихи.
Наконец-то, квартира Блока на углу улицы Декабристов и набережной реки Пряжки.
Посетителями её были замечательные литераторы: Валерий Брюсов, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Ахматова, Есенин, Мандельштам, Маяковский.
Ребята притихли, удивлённые простотой, интеллигентностью, чувством собственного достоинства, исходившим от обстановки и стен.
Следующая цель экскурсии - кафе «Бродячая собака» на Итальянской улице, легендарное место «тусовки» начинающих поэтов, писателей, художников, музыкантов. Название придумал Алексей Толстой, сравнивая молодых людей, ищущих своё место в искусстве, с бездомными животными.
Группа узнала историю открытия арт-кафе, услышала известные и неизвестные фамилий его завсегдатаев.
- «Да, я любила их, те сборища ночные,
На маленьком столе стаканы ледяные,
Над черным кофеем пахучий, тонкий пар,
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Веселость едкую литературной шутки...», - такими вспоминала эти встречи Ахматова и воспроизвёл Александр Григорьевич.
Подвал «Бродячей собаки» возродили в 2001-м году, висит афиша концертов. Можно зайти, если позволяет кошелёк.
Лепной карниз над входом в «подвальчик» задрапирован сеткой, иначе отваливающиеся от него куски штукатурки убьют посетителей и «звук» этого падения отзовётся в многочисленных СМИ, как уже случалось не раз.
С Итальянской группа направилась к дому Мурузи, известному роскошным фасадом и литераторами, жившими в нём.
- Самый известный из них – Иосиф Бродский. Его «Полторы комнаты» расположены на втором этаже. Но для путешествия по Серебряному веку имеет значение знаменитейшая пара, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, идеологи символизма. В их апартаментах собиралось изысканное общество, в том числе и Блок, - продолжил рассказ Александр Григорьевич.
Далее ребята услышали о странностях брака этих необычных людей и о гостях их салона.
- Каким годом датируется конец Серебряного века?
Гид не дождался ответа.
- Война 1914-го года.
«Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня», - боевой опыт от Гумилёва.
Тогда же, встретив Блока в армейской форме, Николай поделился с Анной: «Неужели его пошлют на фронт? Это все равно, что жарить соловьев».
Революция, голод, гражданская война, репрессии.
Затихали сладкозвучные песни «соловьёв».
Окончание Серебряного века обычно связывают со смертью Блока в 1921-м году, арестом и расстрелом Гумилёва.
Через четыре года, в гостинице «Англетер» покончит с собой Есенин, последние его строки известны всем, но ещё за два года до гибели он предупредит читателей:
«Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь».
Маяковский, констатировал:
«Это время —
трудновато для пера».
Через пять лет он, упрекавший Есенина в слабости, выстрелит в себя из пистолета, это случится в Москве.
«Петербург, я еще не хочу умирать», - взмолится Мандельштам, однако после стиха о «кремлёвском горце», дни его были сочтены.
Он умрёт в пересыльном лагере во Владивостоке в 1938-м.
Марина Цветаева спросит:
«Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!»
Война забросит её в Елабугу, оставшись без средств к существованию в августе 1941-го она примет решение покинуть «мир мер».
«И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё — как будто бы под небом
И не было меня!»
Невозможно представить себе Россию без поэтов Серебряного века и без Марины, ярчайшего из них, - продолжил историк,
- Анна, мудрая и терпеливая, посетует:
«Так много камней брошено в меня,
Что ни один из них уже не страшен...».
Она переживёт арест мужа и сына, проведёт много дней в очереди у ворот тюрьмы с передачами для них и оставит потомкам в поэме «Реквием» просьбу:
«А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем — не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов».
Горькое пожелание её исполнят в 2006-м.
Александр Григорьевич подвёз ребят к скульптуре тоненькой молодой женщины с горбинкой на носу, беспомощно или с упрёком оглядывающейся в сторону тяжёлого здания-тюрьмы, прозванного «Крестами», здания на противоположном берегу реки, сложенного из кирпича цвета запёкшейся крови.
Отпевание Анны состоится в 1966-м в Никольском соборе. Желающих проститься с ней не вместят ни храм, ни окружающий его сад. Евгений Евтушенко откликнется:
«Ахматова двувременной была.
О ней и плакать как-то не пристало.
Не верилось, когда она жила,
не верилось, когда ее не стало».
На этом Александр Григорьевич счёл путешествие по Серебряному веку русской поэзии законченным и предложил группе перекусить в кафе на «Ваське», где, по его мнению, неплохо и недорого кормят.
После обеда экскурсанты не отпустили гида, мэтр от имени группы попросил показать им знаковые места нового Питера: Газпром Арену и Лахта Центр.
По дороге на Крестовский остров учёный рассказал, что до революции эта территория не входила в черту города, служила петербуржцам местом для отдыха, на одной из старых заброшенных дач инженер Гарин экспериментировал с гиперболоидом. Сейчас часть острова застроена элитным жильём, на остальной, ближе к заливу, разбит парк Победы, в котором ленинградцы после войны сажали деревья.
Александр Григорьевич подвёл группу к западной точке Крестовского острова.
- Берег, вода, яхты, чайки, свежий ветер, - вздохнул он, вспомнив свою квартиру, - башня Лахта Центра, построенная на северной стороне залива стала высочайшим небоскрёбом в Европе. Стекло его имеет особенность: отражая небо, оно сгущает цвет. Под голубым небосводом башня кажется синей, под серым, она приобретает свинцовый оттенок, а низкие облака нанизываются на неё, как неровные кольца на ось игрушечной пирамиды. Здание расположено вдалеке от исторического центра, вокруг нет ни дворцов, ни куполов, ни шпилей, оно не нарушает привычный пейзаж города.
И, наконец, Газпром-арена, гигантское сооружение в виде летающей тарелки. Если смотреть издалека, вечером, когда включена подсветка, оно потрясает космической загадочностью.
- Это и есть самый дорогой стадион в России? - спросил мальчик, лицо его, хоть и не было выразительно, менялось, будто бы, студент невольно «влезал» в образ героя, о котором шла речь, гиду молодой человек показался будущим Евгением Евстигнеевым.
- Да.
- А, говорили, что у Питера нет средств? – хитро улыбнулся Мастер.
- На реконструкцию старых зданий нет, а на футбол есть. Вокруг стадиона в течение трёх лет возникли две станции метро, третья была построена раньше. Болельщики превосходят театралов по количеству и темпераменту.
- Красота! – произнёс мэтр, - стоя здесь, где волны плещутся у ног, невольно ощущаешь себя Петром Первым.
С большим артистом произошло чудесное превращение: спина распрямилась, в осанке и манерах появилось величие, он стал царём, зазвучали пушкинские строки:
- «На берегу пустынных волн,
......................................................
Отсель грозить мы будем шведу...».
- Сначала финну, - неожиданно перебил экскурсовод, - Финляндия сильно озабочена экологической безопасностью, и расположена к нам ближе других государств.
Артист вернулся в образ мэтра и, подняв брови, удивлённо посмотрел на того, кто «посмел» прервать его «выступление».
- Болеет Маркизова лужа, - объяснил гид, - мельчает. Раньше рыбаки, чтобы поставить сети, выезжали на лодках, теперь добираются пешком в резиновом полукомбинезоне, да и рыбы почти нет, цветёт залив, интенсивные работы по намыву территорий уничтожают нерестилища. Там, где раньше трава стояла в воде, образовывается гниющее болото, добавим туда отходы города, нефтяные и прочие загрязнения от многочисленного водного транспорта. Что останется кроме музыки, картин и стихов?
«В Петрополе прозрачном мы умрем.
Где властвует над нами Прозерпина», - предсказал Осип Мандельштам, - а Прозерпина, друзья мои, в римской мифологии это - богиня царства мёртвых.
